Что главное в написании книги?

Главное в написании книги — идея?

Самое главное в написании книги, думаете вы, — идея.

Нет.

Идея стоит ноль рублей ноль копеек, если к ней нет правильной упаковки, обёртки, чемоданчика с кармашками — формы. Идея стоит ноль, если она неправильно подаётся и продаётся.

Издатель посоветовал малоизвестному Рэю Брэдбери переработать рассказы о Марсе в нечто вроде романа — со вставками и общим эпическим названием. Так была создана цельная книга «Марсианские хроники». К нашим дням этот цикл рассказов устарел по датам, по предсказаниям, но его переиздают и перечитывают до сих пор. Я допускаю, что «Хроники» будут читать первые колонисты Марса.

О необходимости верно подобрать форму для продвижения продукта, для вручения его счастливому потребителю знает любой маркетолог-троечник. Литература точно такая же торговля, как и любая другая. Книги, автозапчасти, косметика, спортивные тренажёры — везде канон продаж один.

Нечего этого стыдиться. Довести товар до совершенства, правильно подать, а затем извлечь из этого прибыль — что тут плохого?

При написании книги самое важное — сюжет?

Тогда вы говорите: самое важное при написании книги — сюжет, уникальное авторское содержание.

Тоже нет.

Издатель вырезал примерно половину из рукописи «Вина из одуванчиков» того же Брэдбери. И опять появилась на свет прекрасная книга.

Много позднее было издано и вырезанное — и лучше бы этого не делали. У публики это «продолжение» никогда не станет таким же популярным, каким стало «Вино».

Есть и примеры издательской политики иного рода.

Издатель, заставлявший Диккенса растягивать романы до трёх томов, думал о публике, любящей коротать вечера за толстыми романами.

«Мученики пера», описанные Дж. Джиссингом в одноимённом романе, вели борьбу, в сущности, против принятой формы и расплачивались за это трагически — покалеченной судьбой и в финале жизнью.

В нынешние времена крупные издатели по-прежнему придерживаются «растягивающей» политики. Они заставляют авторов фэнтези, боевой фантастики, любовных романов, альтернативной истории и др. бульварных жанров сочинять романы заданного объёма — примерно на четыреста страниц, на пятнадцать авторских листов. Чтобы каждая книга из подборки на полке магазина была не только оформлена одинаково, но была и сопоставимой толщины.

Авторы серии, рабы за конвейером, вынуждены наполнять всякий роман, по выражению одного из персонажей Джиссинга, бессодержательными разговорами. Если рукопись не будет отвечать стандартам серии, её завернут. Или её перекроит, перепишет редактор. Часто об изменениях издатель не уведомляет автора. Это правда; я знаком с рабами литконвейера. Литературы в их жизни нет. Денег и славы тоже нет. Былые надежды мертвы.

Начать и поскорее написать текст — не это ли главное в создании книги?

Наконец, вы утверждаете: главное — написать, создать текст.

Опять нет.

Но этот вопрос уже не относится к издателю. Он касается: а) писательского труда; б) читающей публики.

Многие авторы уверены, что создание текста, особенно художественного, романного или сказочного, — сплошное удовольствие. Не труд, а развлечение. Не изматывающая работа, а чистое счастье. И главное тут — просто начать. Усадить себя за стол и выдать первые абзацы и страницы. А там само покатит. Эх, как же классно быть писателем, миры создавать!..

Вот уж фигушки.

Как правило, начало рукописи, хоть рассказа, хоть романа, не остаётся без изменений. Классики вечно были недовольны своими началами. «По-моему, написав рассказ, следует вычёркивать его начало и конец. Тут мы, беллетристы, больше всего врём…» — сказал Чехов Бунину.

Ах, мне бы только расписаться, а уж там я всем покажу!.. Так мыслят начинающие авторы.

Это самообман.

Вопрос начала, который многие авторы считают важным, на самом деле не имеет отношения к написанию книги. Зато он имеет отношение к самодисциплине, к умению и хотению систематически трудиться. Ежели прозаик не в состоянии писать каждый день, работать систематически, как это делали Чехов, Толстой, Джек Лондон, Моэм и прочие классики мировой литературы, он ничего и не напишет. Это просто лентяй. Его удел — пустые мечты.

Кроме того, вторая половина произведения даётся гораздо тяжелее начала и первой половины. Основных усилий от литератора требует перевал на середине и далее путь до кульминации. А уж развязка и последние строки — совсем особенное искусство. Здесь писатель обязан показать талант в полной красе: блеснуть и стилем, и воображением. Это касается и крупной, и малой формы — рассказа. О. Генри знал в этом толк.

Лев Толстой писал «Войну и мир» семь лет. Гюстав Флобер писал «Госпожу Бовари» семь лет. Синклер Льюис добился успеха у публики только с романом «Главная улица», а он был написан с третьего захода и стал уже седьмой его книгой: «Обычно моей первой книгой считают «Главную улицу»; в действительности же она была седьмой» («Я пробиваюсь в печать», 1937).

Где тут счастье? Это чистая мука. Автор успешно выступает в единственной роли — роли самоистязателя. «Я бы очень хотел поговорить с вами о том, как пишутся романы вообще, и о моём новом романе в частности… Это в самом деле адский труд!» — писал Льюис в 1920 году критику Карлу ван Дорену.

Тогда главное — закончить?

И это неверно.

У переводчиков главным считается не подстрочник, а завершённый перевод. У художников главным считается не эскиз, а готовая картина.

Главное для писателя — не написать. Главное — переписать.

Мысль эта не нова, этому учил У. Зинсер, автор книги «Как писать хорошо». Мысль не нова, но господа писатели в своём большинстве отнюдь не думают так же, как считал Зинсер, десятилетиями учивший студентов не писать, а переписывать; учивший кровавым способом — так, что студентам снились красные профессорские значки в их эссе.

Окончание рукописи ведёт к новому этапу работы: к правке рукописи! Точнее, к правкам, ибо редактура идёт слоями. Рукопись будто потешается над автором: ну сколько ж там одёжек!.. И вот уже автор сомневается в самой возможности чистовика.

Но даже чистовик — не финиш.

После автора, человека с красными, как у чёрта, глазами, рукопись кромсает редактор. И автор снова усаживается за работу.

Вот так, заход за заходом, создаются книги, за которые писателю потом не стыдно. Или не создаются, потому как автор проклятое это занятие бросает. Кстати, начатые романы бросают миллионы людей на планете.

Что грозит писателю, отыскавшему секретное главное?

Кажется, вы уже кое-что понимаете. Вы говорите: идеи и сюжеты способны придумать и дети малые. Но вот довести идею и сюжет до полноценной книги…

Доведение и есть главное.

Книга не рождается. Книга производится. Главное — не написать, не выплеснуть на бумагу, а переписать. Основной труд именно в этом.

Распустить циркуляркой бревно на доски — грубый и быстрый труд. Просушить сырые доски, так, чтоб на них не было ни пятнышка, распилить точно по размеру на части, обработать рубанком, затем сгладить шлифмашинкой, а потом подогнать, покрасить пропиткой и наконец приколотить — труд медленный и утомительный. Но хороший дом так и строится.

Начинающие писатели упорно не хотят этого понимать и принимать. Они уверены, что роман можно написать за три месяца, а переписать (отредактировать, выправить) — за три дня.

Они на самом деле уверены в этом. Но это не так.

Написать что-нибудь и вправду способен ребёнок, заучивший буквы и освоивший азы чистописания. Девятилетние дети нынче строчат продолжения приключений Гарри Поттера. Способны? Конечно, способны! За три месяца нынешние детки набарабанят на клавиатуре историю подлиннее любого тома из поттерианы.

Совсем недавно я читал одну такую историю. Читал и другую — оригинальный фэнтези-роман, сочинённый двенадцатилетней девочкой на собственный сюжет, не заимствованный у какого-нибудь модного писателя. Книги ли это? Конечно, нет. Быть может, из этого сырья когда-нибудь получатся книги, ежели повзрослевшие авторы их напишут заново, а потом раза три-четыре перепишут.

Я-то хорошо понимаю это. Я много чего написал и восемь, и в одиннадцать, и в тринадцать лет. Исписанные тетради я сохранил. Это одна из причин, по которым я, редактор, не работаю с детьми.

Наброски «Главной улицы» С. Льюис сделал в 1911 году, другие наброски — в 1919 году, но сам роман окончательно сложился у него только в 1920 году. Потребовалось стать постарше, получить дополнительный жизненный опыт, а ещё как следует потрудиться — написать и переписать. Работа была ужасно утомительной: окончательный текст писался и переписывался целый год, семь дней в неделю, восемь часов ежедневно.

После дня такой работы, я знаю это по себе, писатель чувствует себя не как выжатый лимон. Нет; это очень слабое сравнение. Писатель вообще не чувствует себя. Он похож на растение. На растение, которое давно не поливали.

В лучшем случае он похож на придурка безмозглого.

После тяжёлого рабочего дня писатель никого не слышит и отвечает невпопад. Ему не удаётся осмыслить простейшее действие; он даже забывает сходить в туалет и поужинать. Самое скверное — он не в состоянии двух слов связать, будто дар речи потерял.

Что главное в написании книги? Не сойти с ума!